Нормальные размеры человеческой смерти

Небрежно скинув меховую куртку и потуже завязав шарф, он бросился в снег с криком: Люблю тебя, жизнь! И без того одурманенное, не спавшее пять дней сознание, приказало рукам открыть вторую бутылку виски. После тепла машины, тело совсем не желало быть участником столь странной акции, разуму же было всё равно. А., чьё имя в переводе означало “маленькая скала”, скалился и пел. Его глаза наполнялись небом так же быстро, как по всему физическому разносилась инородная жидкость. Алкоголь, чужой и ненужный, приказывал ему петь ещё громче, ночь — любимая, до боли родная — шептала: Я с тобой. Руки мёрзли, дикая красота дикого толкала идти вперёд.

Возможность заблудиться сейчас казалась такой же глупостью, как когда-то идея сюда приехать. Он рассмеялся с безумием, свойственным только тому, кто больше ничего не ждёт. И тому, кого не. Ангарские сосны ловили его сдавленный хрип и великодушно, с добротой, которую никогда не проявит человек, просто наблюдали. Не осуждая, не протягивая натужно руку-ветвь помощи, они не давали ему ничего, но в то же время не требовали взамен. Всё перемешалось: наоборот, наобум, мысли маленьким ледяным комом застряли где-то в области рёбер. Если вокруг было белым бело, то внутри — бело белым, если там — чудеса, которые оценит только самое чуткое сердце, своё, чёрствое и горячее, он знал превосходно, если, если, если до конца понял, что жизнь не для тебя, — пора умирать. В самом деле, боязно ведь не от осознания конечности, а от того, как. Каким способом? Когда тебе больно, ты всё ещё дышишь. Когда грудную клетку разрывает беспокойство — время выдыхать медленней.

А. не боялся ничего. Не боялся настолько, насколько это позволено человеку, решившему не доживать до старости. Выходя из дома, он закрыл только одну дверь — обычно вторая оставалась открытой лишь в редких случаях его скорого возвращения. Долго думая, брать ли что-то с собой, вывалил на пол все более или менее памятные вещи, А. посмотрел на них с пренебрежением. Самое важное всегда в мыслях. Случалось ли с тобой то, о чём ты забыл? За был. А я больше не за буду. Почти осмелился пнуть их ногой, как старый непригодный хлам. Почти остановил себя, когда руки потянулись за деньгами, отложенными на новую машину. И казалось бы, ничего не стояло выехать прямо так, но и здесь он сумел сдержаться только наполовину — соблазн принять ванную, побриться и надеть свой самый удобный свитер с широким воротником, оказался слишком велик. В зеркале словил взгляд совершенно другого мужчины — свободного, простого, по-детски наивного. Что я делаю? За ним, на диване, коврах и стенах, мирно покоились все рамки мира, резные и обычные, деревянные и металлические, те, что были ему больше не по размеру. Рядом лежали несбывшиеся мечты и лишние переживания, тихие, так и не произнесённые слова, и слова погромче, что были сказаны не вовремя. А. знал об этом, но когда оглянулся — ничего не увидел. Комната выгоняла его, не желая терпеть ни минуты, комната звала к себе: Может не нужно? Хлоп. Всего два хлопка отделили прошлое и настоящее: хлоп — это закрывается дверь квартиры, хлоп — а это уже та, которая в машине.

Толком не зная куда ехать, ориентируясь только на карту, изученную впопыхах, он чувствовал себя так, словно эта пятница ничем не отличается от остальных, и уже через двадцать минут он снова будет курить с коллегами, обсуждая, какой объём работы нужно выполнить сегодня. Никого не предупредил — а разве о таком говорят? Никому не оставил записки — не хотел или некому? Снежные хлопья липли к лобовому стеклу,

Снежные хлопья падали на его собственный лоб. Стало заметно холоднее. Решил зайти ещё глубже, дальше, подальше, вперёд, к самому ядру леса. Всё маялся: нужна ли куртка? Надевал, снимал, набрасывал на плечи и снова скидывал её в сугробы. Борьба инстинкта и воли думающего. При падении цепляешься за каждый сучок, когда тонешь — судорожно выбрасываешь камни из карманов. Как бы ни хотел на дно, будешь всплывать изо всех сил. Тварь ли я дрожащая? Синими пальцами зарывается в снег. Да. И капюшон снова закрывает голову от ветра. Тварь ли я? У кошек нюх на умирающих. Почует — и сразу с колен не слезает, всё греет, мурлычет. На маминых та, рыжая до последнего дня сидела. Знала всё, а сказать не могла. Помогите мяу. Спасите мур. Мир. Когда чувствуют приближение своей — тут же уходят. Стыдятся. А. — дикий кот. Единственный неотъемлемый выбор каждого: когда. А. — паршивый кот. Вшивый. Изо рта воняет виски и сигаретами. Фу. И новую достать не могу.

— Не возьмёте с собой? Через тонкую плёночку льда, аккуратно покрывшую всё стекло, на А. уставилось довольное, чуть покрасневшее лицо. — Залезай. Ууууух. Лицо улыбнулось ещё шире. — Уух. Побольше бы таких людей как вы. — Куда едешь? Юноша лет двадцати рывком стянул варежки, и методичными движениями начал растирать багрянец щёк. Из зелёного рюкзака он вытащил термос, пытаясь снять крышку так, чтобы ничего не пролилось. Запахло сладким кофе: если с сахаром, аромат приобретает насыщенный оттенок. Ко-фе. За два с половиной дня ничего не ел. Хорошо, что не брезговал сном, немного дремал с наступлением вечера. Абсурдно, если не доеду. Рюкзак зелёный, весенний цвет, сейчас только фуры встречаются, никому эта дорога не нужна, и парень сам такой же — молодой, цветущий, еда, ееда. — Домой возвращаюсь, у возлюбленной был. Отец у неё — сама строгость, бывший военный. Не очень я ему нравлюсь. Глянул на часы — пять утра. Не очень я ему. Ромео и Джульетта. Не в науке истина, — в поцелуях. Вопреки всему. Любовь. — А вас как занесло в такую даль? — Да вот, дельце есть одно. Дела, делишки. Маленькая смерть собаки. Маленькая смерть птицы. Нормальные размеры Человеческой смерти. — Не знаешь, где тут перекусить можно? Рассказал, как доехать до заправки. А потом ещё говорил, говорил, говорил. Глаза горят. Девушке явно повезло — пылинки с неё сдувает, в обиду не даст. Единственный ребёнок, как и я. Гордость ли? Мама умерла, оставив семилетнего с отцом. И приготовить толком ничего не мог, и пить начал. Сынок, а помнишь, я тебе на мороженое давал, ещё осталось что? Сынок,

Просыпайся, мальчишка. И начинает щекотать до смерти. А я до последнего делаю вид, что сплю. Ну и потом как засмеюсь — мама не горюй. Мама. Ой ты мой хохотун. Ай ты мой сладкий. Нравилось быть чьим-то. Её кожа была насквозь пропитана запахом свежего хлеба. Воздушный, таял во рту. Мягкость. Весь секрет в ласковом обращении к тесту. Ногти коротко обрезаны: у женщины чем длиннее, тем глупее её голова. У Ани были такие же. А шея с нотками корицы. Любила надушиться и меня. Сейчас одна в небытие, другая — с другим. Лиц почти не помню, только прикосновения. Раз, два, три, четыре, пять — я иду тебя искать. В детстве казалось весёлым просто закрыть себя ладошками. Ау. Ты где? Я под снегом, аау. Куда же пропал мой малыш, куда исчез? Аннушка масло уже купила, причём не только купила, но и пролила.

Пока высаживал парнишку, подложил ему в портфель половину своих денег. Зелёное к зелёному. Купит избраннице самых лучших цветов. Очарован до предела. Птички-неразлучники. Ку-ку. Цветы любых цветов: налетай! А. услышал урчание в животе. Голодный желудок сжался до размера кулака, требовал еды. Дорога переносилась тяжелее, чем было задумано. Угрюмый и злой, выдал пару затрещин сам себе. Смешно до коликов. Ты нормальный? — Два пончика с вишней и латте, пожалуйста. Царский завтрак. Даже в тюрьмах разрешают выбрать последний. Перед казнью или инъекцией. Я убил ваших детей, вы в курсе? Два пончика с вишней и латте, пожалуйста. Только неси поскорее, чтобы ещё тёплые! Есть пришлось здесь же, сел прямо на бордюр. Выметают их до чистоты, огромных сугробов как и не бывало. Их нет, но я знаю, что были. Как много тех, кто запомнит меня? Кто знал более, чем имя? Упёрся маленькой, нерушимой скалой. В такое время суток ещё совсем темно. Зима. Большие обезьяньи следы от мужских ног и совсем мелкие, с хрупкую ладонь, от женских ножек. Цок-цок. Я иду за тобой, цок. Если на каблуках. Открыл первую бутылку и щедро плеснул в кофе. Усталая бодрость. Улыбчивая печаль. Солнце — тот же пончик, только без дырки. Золотистое, аппетитное. Заглотил оба на раз, толком даже не прожевав. Кто-нибудь, научите растягивать удовольствие. Кто-нибудь, помогите мяу. Пообещал себе не думать и не прощаться, дал слово не жалеть. Жаль только за свиные повадки: капля сочного вишнёвого джема кровавым пятном разлилась по шарфу. Ну, и так сойдёт. Как же хорошо,

Хорошо, замечательно, чудесно! Брр, только бы не отморозить себе чего. Хотя, уже плевать, да? Жёлтым вминал белизну снега, еле слышно нарушал покой природы. Дзззззз. Так и не увидел ни один водопад в живую. Поглядите-ка, довольствуюсь чем могу. Зря, наверное, столько выпил. Привести себя в порядок, пока есть возможность: в темноте попытался льдинкой оттереть застывшее, приторное пятно. Сколько ему дней? Руки слишком холодные, не хотят отдавать последнее тепло. Двигаться стало тяжелее. Здесь ни души, моя от-души-на. Бело белым. Сосновые спины покорно терпят ветер, куртка осталась где-то позади. Звуки сливаются в один и больше не оборачиваешься в панике на каждый шорох. Я люблю тебя, жизнь. Люблю, любль ю, любю! Время выдыхать медленней. Не ощущаю ног совсем. Должно быть, сейчас около пятидесяти. С минусом. А я один. Плюс. Один. Одиньохонька-какая-же-усталость-усталость. Прилечь? Под душистым одеялом снежинок грех не заснуть — лёгкое, пуховое, оно укроет от любой беды. Тебя от тебя. Где же мой ласковый мальчик? Последняя фотография со мной: стою в костюме Деда Мороза на новогоднем корпоративе. Все хотят быть поближе, толкаются. А борода мне явно не к лицу. Спасите мур. Ресницы тяжёлым веером опускаются ниже. Многих удерживает только любопытство: А вдруг что-то достойное и без меня? Невсилахподнятьохкакяпьян. А говорили, холод отрезвляет. Всё. Когда закрою глаза, — увижу точку? Свет? Интересно, если резко ударить меня по уху, — оно отвалится? Вафельный А. С хрустом. Целуй в обе щеки. Пойещёгромче. А-аа-бааю-уу-бай-уу-бай. Ааа-аа-Ааа-бааааююууу-ббай. Накрывайся с головой. Поскорее умирай. Его губы расползлись в самой счастливой улыбке. Вопреки всему. Хлоп. Всего два хлопка, отделяющих настоящее и будущее: хлоп — это закрывается глаз, лежащий ближе к земле — левый, хлоп — а это уже тот, который повыше. Больше ничего не за буду. Никогда. Ауу! Ты где?

Где
Ты?