Прошло десять дней и ещё миллион никем не учтённых, но всё же существовавших (пускай даже только в моём сознании), безвкусных и безнадёжно вялых часов. Впервые осень для меня столь нежеланна; впервые я смотрю на бронзовые позолоченные листья и вижу только безжизненные останки лета, грязь, мусор и больше ничего.
Размякшей сливой солнце окончательно разбивается о горизонт: в густые косы неба вплетаются фиолетовые и красные ленты, развиваются на ветру, украшая и без того бесподобное, уставшее чело Земли. Нагретый до невозможного днём, сейчас асфальт остывает под юными ногами тех, кто останется гулять до утра. Деревья и травы ласково шуршат, напевая свои колыбельные в каждое незакрытое окно. В подъездах пахнет блинами со сметаной и говяжьими рёбрышками под мёдом, слышится лепет детей, а затем басистый смех их усатых отцов. “За этими стенами — великое счастье”, — думаешь в такие минуты слегка озадаченно, пока за перегородкой кто-то совсем зеркально прислоняет своё ухо к твоему. За этими стенами (отнюдь уже не физическими) — точно рай.
Один проснулся вовремя и конечно же там, где нужен. Прислонился губами к белому лбу ребёнка в соседней комнате, обнял мысленно ребёнка внутри себя. На пробежку вышел в шортах, подаренных родителями два года назад, — смешных и не в меру узких. Всё смотрел на окутанные утренней дымкой дома других, вдыхал глубже. Думал, какое же это счастье — иметь свой. Бежал плавно и уверенно, как обычно птица рассекает бесшовное небо. Дом.