Размякшей сливой солнце
Размякшей сливой солнце окончательно разбивается о горизонт: в густые косы неба вплетаются фиолетовые и красные ленты, развиваются на ветру, украшая и без того бесподобное, уставшее чело Земли. Нагретый до невозможного днём, сейчас асфальт остывает под юными ногами тех, кто останется гулять до утра. Деревья и травы ласково шуршат, напевая свои колыбельные в каждое незакрытое окно. В подъездах пахнет блинами со сметаной и говяжьими рёбрышками под мёдом, слышится лепет детей, а затем басистый смех их усатых отцов. “За этими стенами — великое счастье”, — думаешь в такие минуты слегка озадаченно, пока за перегородкой кто-то совсем зеркально прислоняет своё ухо к твоему. За этими стенами (отнюдь уже не физическими) — точно рай.
Мы выходим, а скорее даже наоборот, — входим — в темноту широких улиц далеко за полночь. Почти неслышно под нами пульсирует неустанная артерия большого города. У одиноких фонарей держатся за руки краснощёкие влюбленные, глаза в глаза, не хотят отпускать; там же давние друзья запивают пивом прошлые приключения и неудачи; совсем недалеко случайные знакомые вместе выгуливают разжиревших от чрезмерной заботы собак.
Когда всё только начиналось (о, это то самое замечательное время, единственно обязательное для запоминания как раз без прикрас, но всё-равно не раз сдобренное гормонами), наши встречи больше напоминали тайные сговоры между Монтекки и Капулетти. Под покровами загадки, крепкой страсти и не менее крепкого алкоголя, под тяжёлым покрывалом снега, невинности, глупости, мы были по-настоящему. Это важно — просто быть.
Есть и сейчас. По старой памяти целуемся под навесом заправок, светящихся зелёным неоном, удивляемся собственной же либеральности, покупаем продукты для греческого салата с повышенным содержанием оливок и желаем исключительной добра коту по кличке Фрейд. Я не знаю, кто я без этого. Кто ты?
Какие мы вне нас?
Мне и писать-то больше не о чем! Не о чем жить.
Перед каждым новым романом, Сомерсет Моэм перечитывал “Кандид” Вольтера. Интересно, сколько сам Вольтер прочёл книг, прежде, чем изречь что-то своё, причём настолько остроумное и уместное? Обожаю всем существом. Писатели нужны людям для того, чтобы напоминать им, что они важны просто потому, что они есть. Говорить, что закат этот, унылый, тёмный, больше похожий на небесные поминки, — на самом деле, очаровательное чудо природы. Давать надежду на веселье, крепкий сон и отношения, давать выбор. Попытаться донести, что рай — прямо здесь и сейчас, а не где-то там, за стеной.