Австралия

В самом необычном месте на земле — Австралии — сейчас совсем не жарко. В крупных городах вроде Сиднея, чьи линии, как скулы на тощем лице, отточены океаном и мелкопесчаной щетиной золотистых пляжей, температурная отметка с трудом доползает до двадцати. Там, если точнее, даже прохладно. Вечером, когда утомлённое дневной суетой солнце решает остудиться, ленно погружая своё тяжелое округлое тело в лазурь, пенную от волн, есть смысл с головой залезть в большущую толстовку. И не закатывать рукава, делая исключение разве что для согревающего напитка. (Это может быть что-то сладкое, спрятанное под ребристым панцирем стаканчика, или что-то полусладкое, балансирующее на элегантной бокальной ножке.)

Представляю, как из огромной перевёрнутой чаши выливается на чрево Австралии ночь. Тонкой струйкой она омывает вначале пересохшие рёбра пустыни, берущие начало из юго-восточного угла, и накладывается на красно-бурую почву, которая почти не знает отпечатков человеческих ступней. Недвижимо и торжественно бескрайние дюны погружаются в темноту, где ближайшие пару часов будут шуршать и проделывать свои норы ящерицы, змеи, грызуны. Они охотятся друг на друга и их глаза слабо отблёскивают при свете луны. Сумчатые мыши пожирают мелких змей (стягивают ли они разрисованную орнаментом кожу, словно это банан? или вгрызаются в слизкую плоть без разбора?), чтобы когда-нибудь, умерев и обмякнув, тоже стать для кого-то изысканной трапезой. Долго наполняется песочный бассейн мраком. Завесой тайны мрак скрывает каждый душистый эвкалиптовый лист, каждый космический полукруг, треугольник и куполообразный выступ суккулентов. Но как у полногрудой девушки, перед первым разом прячущей тело под тонкой шелковой материей, всё равно угадываются бугорки отвердевших сосков, так и острые кончики суккулентов всегда остаются различимыми, невинно, но настойчиво торчащими под небесным взглядом.

Когда ночь завершает свою работу здесь, она подгоняет сумерки, наступившие в других, расположенных ближе к краю, кусках материка. Это заселённая часть страны. Её хребет усыпан панорамными галереями, путь усложнён лесами из папоротников с жёсткими, царапающими спину ветвями, а кое-где нечленораздельно поют водопады, сообщая миру о своей резвой, текучей, трагической судьбе того, кому вот-вот суждено распасться и никогда не собраться вновь. Под мерцающими звёздами меняется облик и голос здешней природы. Должна ли она затихнуть, притаившись и не смея себя обнаружить до самого утра? Или наоборот, вдруг проснуться, зашевелиться, закопошиться, готовясь к ночным играм, поискам пищи и укромного местечка, куда дикие кошки не просунут ловкие лапы? Разминая шею и оглядываясь (разминая десятки тысяч шей разом — шерстяных, покрытых лоснящимися перьями, лысых, чешуйчатых; оглядываясь в потёмках и при этом видя с кристальной чистотой), местные зверьки выбирают второе.

На всей территории материка поразительное количество уникальных животных. Они встречаются только здесь и нигде больше. Это и утконос (у вас на носу что-то крякающее, сэр), и толстые вомбаты (до чего прелестны ваши аккуратные ушки), и особые виды волков, наследников тилацинов в полосатой мантии на спине, и птички с чудными названиями вроде «смеющаяся кукабара» или «златобрюхий травяной попугайчик» (окажите любезность, спойте). Под обманчиво спокойной гладью водоёма можно встретить крокодила, бородатую ящерицу, раздувшую в попытке напугать горло, с десяток разных гадюк и ужей. Человек в столь древнем царстве смотрится просто нелепо. Прямоходящий, вытянутый, словно кто-то держит его позвоночник за ниточку, ничем не страшный, кроме капюшона, болтающегося за шеей. Без чутья и молниеносных реакций. Фонариком телефона он прикасается к окружающему совсем неготовый увидеть то, что в таком случае удалось бы разглядеть. Так поздно экскурсий не проводят. Закрыты сувенирные лавки с вырезанными из дерева мощнохвостыми кенгуру. Пылятся от поднявшегося ветра автобусы и их кожаные сидушки, в остальное время блестящие от липкого пота туристов. Какова на вкус, на запах исходящая из океанического лона австралийская свежесть?

Сизая дымка Голубых гор в Новом Южном Уэльсе плотнеет, делаясь мутно-синей. Розовое озеро Хиллер — молочные берега, ограда из пышной зелени, будто кто-то всыпал туда пакетик дрожжей — озеро застывает. Лицо будущего сна отражается в нём, как в зеркале с цветным фильтром. «Молочный» берег на самом деле состоит из отложений соли. Сто лет назад её было намного больше. Легко вообразить тут всевозможные карьеры, тележки, сгорбленных рабочих, сутки напролёт дробящих породу. Считается, вода стала розовой из-за особых водорослей; а открыл озеро британский мореплаватель Метью Флиндерс, увидев его издалека. Капитан, картограф. Фамилия у него совершенно пиратская. Флиндерс. Фландерс. Капитан Флинт? «Так потрясём же костями за наше открытие! И хорошенько набьём трюмы перед новым», — мог предложить он, почёсывая златобрюхого попугая с голубой полосочкой на месте бровей. С каждым глотком тьма, никак не в силах насытиться, всё шире разверзает беззубый рот. Над лесами и саваннами уже темно, словно за пиратской повязкой. Королевский национальный парк наконец свободен от обязанности позировать. Пожалуй, то ещё задание — сфотографировать эти пейзажи неудачно.

Где же всё это время проводят люди? Что они делают, как выглядят, куда собираются? Пока солнце плавает в мраморной ванне, а природа продолжает существовать по своим законам, сколько табличек возле неё не повесь? Это не так важно. Города, особенно разросшиеся, никогда не делают пауз. В них кипят страсти, зажигается свет, музыка неустанно передвигается по проводам и сеточным покровам колонок. Знаю только, что в Австралии сейчас прохладно. Люди и здания безостановочно что-то делают и как-то выглядят (слаженно? беспечально? подчас встревоженно?). А я мечтаю оказаться среди них — с головой залезть в большущую толстовку, воодушевлённо говорить о способностях утконоса и скошенных глазах коалы, потягивать из трубочки что-то согревающее, предвкушая предстоящую ночь.

И я хочу быть там с тобой.