Преследователь

Господин Н. натянул на себя штаны цвета блошиного брюшка, надел белую рубашку, всунул обе ноги в туфли, и отправился в парк. Часы, будто показывая язык, вытянули стрелки к шестёрке. Полседьмого утра. Нужно было спешить. Дело в том, что за Н. уже более семи месяцев велась слежка. Ни одной спокойной минуты при таких условиях у любого бедолаги быть не может, всё время приходится быть настороже и ожидать худшего. А уж Н. слежкой обеспокоился и подавно, так как и до происшествия являлся человеком всех подозревающим и в высшей степени мнительным.

Выходя из отеля, мужчина на лету отдал сонной девушке за стойкой ключи от номера. За мутно-малахитовыми стеклянными вставками на тяжелой дубовой двери, широко разевало рот утро. Серые здания торчали из земли затупившимися зубьями. Людей там почти не было, и лишь несколько представителей человеческого рода сейчас лежали на лавках, подложив газеты под отёчные, ни о чём не заботящиеся лица. Вечерами уже начинало холодать, поэтому некоторые кутались в грязные поношенные пальто или куртки, заменявшие им одеяло. Н. брезгливо прошагал мимо, всё же искоса заглядывая под каждую куртку, чтобы перестраховаться — вдруг преследователь всю ночь поджидал его здесь? Наружность его, правда, была толком неизвестна. Н. вообще имел крайне слабое представление о внешнем облике своего врага. Кроме того, что у того была костлявая прямая спина, голова в старомодной шляпе с бортиками и тонкое, бескровное лицо, на котором неохотно горбились нос и заострённый подбородок. Вообще, говорили, что эти два господина — назовём второго М-ов — похожи. Иногда добавляли даже: «Да, похожи не на шутку. Как две капли воды».

Н. и М-ов поочереди ночевали в одних и тех же отелях, заказывали еду и напитки в тех же кафе и ресторанах, прогуливались исключительно в конкретном парке. Как постояльцев их путали особенно часто. Сонные аккуратно накрашенные девушки то и дело недоумевали, зачем, например, сдавать ключи, а через час снова бронировать оставленную впопыхах комнату. Такое поразительное сходство позволяло обоим мужчинам лучше ориентироваться в том, где находится каждый из них. Когда шпионство М-ова только начиналось, он предпочитал действовать издалека. В те времена в начале каждой недели Н. заходил в молочную лавку, где вежливый юноша-продавец всегда советовал ему самое свежее молоко и козьи сыры. «Хмм, так ведь вы брали это в прошлый раз, в четверг» — заметил однажды юноша, когда требовательный посетитель принюхался к новому виду творожных булочек, скрученных, как морские ракушки. На вкус булки обещали быть превосходными. (На самом деле, в четверг Н. задержался в конторе. Весь день тогда стоило потратить на изучение пакета документов для огромной табачной корпорации. Для бумаг использовался самый мелкий шрифт, по размеру не больше, чем крупица творога или чужеродная щепка, по недосмотру закрученная в сигару вместе с табаком. Так что проглядывать текст было невозможно без помощи лупы. А изучить под лупой сотню страниц — занятие утомительное, если не сказать — изнуряющее. И отнимающее целые часы. Дни. То есть, покупать в это время булочки Н. решительно не мог). Стало ясно, что М-ов добрался уже и до лавки, добавив новую точку в свой маршрут. Расстояние между надзирателем и надзираемым исчислялось на тот момент в четыре дня. Если Н. гладил городского одноглазого пса на углу между старой библиотекой и полицейским участком первого числа, то вне всяких сомнений, рука М-ова касалась того же изголодавшегося пугливого барбоса четвёртого. Особенно забавно получалось с чтением: так как преследователь повторял жизнь Н. до малейших деталей, но с некоторым опозданием, нередко можно было встретить М-ова, нахмуренного и сосредоточенного, с просроченной газетой в руках. Однако ныне время и пространство между ними сократилось до небывалых ранее величин. Всё ещё не пересекаясь, мужчины почти синхронизировались. Один практически дышит в спину другому, а на следующее утро чувствует чьё-то неприятное дыхание уже за своей спиной.

Прямо сейчас господин Н. как раз походил мимо милого сердцу молочного. Магазин грузно утоплен в брусчатку. Накренившийся, с едким прокисшим запахом, проступающим через треснутые оконные рамы. Значит, уже не менее как сентябрь, решил Н., когда ему на голову приземлился рваный пламенно красный лист. В своей попытке спастись, думал он, я позабыл обо всём, что раньше имело ценность, и всё же оказалось бессмысленным в главной борьбе. Как то числа на календаре, имя кого-то, кто раньше назывался товарищем, свои собственные размеренные привычки прошлой жизни. Теперь всё подчинялось единственному желанию — поймать наглеца, вздумавшего за ним следить.

Огибая парк, он, кажется, узнал наконец фигуру М-ова, искривлённую пиджаком и шляпой. Тот стоял хотя и вдалеке, но при этом близко как никогда. В сигаретном облаке, прислонившись к стройной иссушённой сосне напротив выключенного фонаря. Оказаться здесь было хорошей идеей. «Это я иду за ним по пятам» — подумал Н. Усталость безжалостно жгла покрытые мозолями ступни. Куда теперь? Долго не раздумывая, он срывается на бег в направлении человека в шляпе. И видит, как преследователь тоже начинает удирать, сначала лишь немного ускоряя шаг, а затем переходя на крупную рысь. Шея М-ова вытягивается вперёд, будто в стремлении ещё больше увеличить дистанцию между ними. «Постой!» — кричит Н., оказавшись в центре внимания жирнобрюхих посетителей лавки, выстроившихся в очередь перед дверью с золотистой ручкой. «Я прощаю тебя, давай поговорим», — хочет предложить, но шея безвозвратно несёт уши его близнеца прочь. Они рассекают пространство, как два наточенных канцелярских ножа, скользящих по пожелтевшей бумаге. Будто крылья испуганной птицы, уши вот-вот поднимут тощее тело неприятеля над городом. Оно бы криво распласталось в небе: над пыльными крышами, каменными резервуарами для неработающих фонтанов, пышными кудрями женщин с колясками, в которых несмышлёно моргают откормленные младенцы. А потом сжалось бы там, как тугое облако. Скорчилось, поморщилось, застыло, и, наверное, осталось наверху навсегда.

Обстоятельства, послужившие исходной точкой этой запутанной для стороннего наблюдателя истории, Н. помнит в деталях. Чуть больше полугода назад, волоча домой набитый счетами и свидетельствами чемоданчик, он был решительно остановлен женщиной-консьержем. «Вас искали», — заявила она сердито, перегородив вход. На старческом лице кое-где уже пробились наружу редкие жесткие волоски. Духота стояла невыносимая. Пытаясь оттолкнуть мужеподобную старуху, которой Н. не поверил — его контакты редки, а тех, кто стал бы намеренно приходить в гости, ещё меньше — он задел чемоданчиком металлическую дверь, поцарапав его уголок.
— Это ошибка. Пропустите меня.
— Если за вами придут ещё раз, я попрошу вас съехать. Нет, не попрошу, а буду настаивать. Вызову, кого нужно. Вы подвергаете других жильцов угрозе, проворачивая опасные сделки на общем пороге. Нам всё известно!
Она прищурилась, и под ядовитой тяжестью этого прищура ему, человеку самому заурядному и честному, но при этом в высшей степени мнительному, не оставалось ничего, кроме как оправдаться.
— Да, вероятно, кхм, вы правы. Иначе зачем пришлось бы разговаривать в таком тоне? И не пускать меня в моё законное жилище. Я сейчас же совершу несколько звонков, чтобы всё уладить. Простите.

Консьерж ещё раз неодобрительно насупила брови, отступая. Заходя в подъезд, Н. услышал, как она дважды смачно плюнула в след. Второй плевок попал ему на ногу, и пока он добирался до нужного этажа, зловонная прозрачная жижа скатывалась по плотной штанине цвета блошиного брюшка прямиком в башмак.

Дома взволнованный Н. первым делом подошёл к окну. Он быстро оценил, что квартира осталась такой же тихой, тёмной, как и была до ухода. В комнате, почти лишённой мебели (здесь стояли только маленький вещевой шкафчик, кровать, стол и твёрдый деревянный стул), было достаточно свежо, чисто, и всё же как-то неспокойно, как если бы вы очутились на дне океана. На окне мешковато морщились пыльные жалюзи. Просунув глаз в узкую щёлочку, собирая всю скопившуюся пыль ресницами, Н. постарался разглядеть на улице что-то подозрительное. Но картина за окном оказалась вполне привычной — несколько голых чёрно-белых берёз, высокий забор, изрисованный соседскими мальчишками, незаконченная стройка на улице через дорогу, парочка фонарей.

Тем не менее что-то в мыслях Н. успело перевернуться. Назревающее предчувствие было нехорошим. На неделе, снова притащившись в конторку, он заметил, что оставленные на доработку бумаги лежат не там, где он их положил. В ручке, которую он приобрёл совсем недавно, кончились чернила, хотя писать ею ещё не приходилось. Чреда мелких несостыковок и несоответствий продолжалась: иногда с Н. здоровались люди, которых тот видел впервые, и переставали обращать внимание те, с кем поверхностный вежливо-напускной контакт был давно отлажен. Оказавшись на прогулке, мужчина постоянно чувствовал чей-то взгляд. Он сравнивал это с тем, как ощущает себя заяц, когда волк, находясь в другой части леса, уже напал на след, ведущий к его норе. Однажды, привычной дорогой возвращаясь домой, Н. немного ускорил шаг, а затем внезапно остановился обернувшись. За ним не было никого, кроме странной, как тень вытянутой, но всё же очень ровной, фигуры другого мужчины. Фигура тоже остановилась, спрятав лицо за шляпой. «Вот он!» — решил незамедлительно Н., спасшись в этот раз бегством.

Так началась его история с М-овым. С того момента, когда факт слежки стал безо всяких сомнений реальным, господин решил выяснить во что бы то ни стало её причины. Сначала Н. продолжал делать обычные рутины, пристально вглядываясь в каждого, кто был рядом, и обращая внимания на любую мелочь, затем он понял, что не узнав М-ова поближе, продвигаться будет с трудом. Посещая разные заведения, вроде цирюлен, мясных, бакалейных, кинотеатров, клиник, Н. интересовался, что обычно заказывает высокий худой мужчина средних лет в чёрном пиджаке. «Вы намекаете на себя?» — весело отвечали ему. Да, Н. с ужасом выяснил, что кто-то ходит за ним по пятам, и не понимал почему, но и сам он не отставал — обнаруженные подробности жизни преследователя позволяли вести себя по отношению к нему с тем же отвратительным необоснованным рвением. Был ли это способ отомстить? Теперь Н. точно так же подстригал бороду и усы. Он посмотрел пять кинокартин, которые почти наверняка нравились М-ову, и перестал заказывать любимый неразбавленный бурбон, предпочитая коктейль Манхэттен. Через несколько дней, следуя за ним, М-ов с удовольствием копировал эти заказы. Он будто отказался от собственной дороги, наступая только в промятые подошвой Н. следы. Иногда они останавливались в отелях, расположенных друг напротив друга, и, как и в тот решающий день, искали друг-друга взглядом через прикрытые жалюзи. Они стояли в тех же очередях, сидели на тех же скамейках, читали одинаковые газеты и здоровались с неизменным набором людей. Н. отвернулся от коллег и прошлых знакомых. Работу тоже, по понятным причинам, пришлось оставить. Маршрут, по которому выстраивалась слежка в городе, стал достаточно отчётлив, месяц за месяцем сужаясь.

Никогда не видя лица М-ова, Н. узнал его так досконально, как никогда никого не знал. И его неприязнь от этого только росла, а ответов на вопросы не появлялось. Кто кого преследует стало не разобрать. И кто же такой этот тайный обидчик? Может, это брат Н., хотя у него никогда не было брата? Отец? Давний друг или враг, знающий о нём так много, чтобы начать презирать, и вместе с тем в чём-то уподобиться тому, кого с такой силой ненавидишь? Или это его тень, он сам, не дающий себе ни спуску, ни отдохновения? Ничего не знающий о любви или хотя бы жалости. Казалось, это никогда не кончится. А загадка так и останется нераскрытой. Общество начало подозревать Н. в помешательстве.

Но круг разомкнулся прямо сегодня.

Около семи утра, со слов очевидцев, господин Н. проходил у молочной лавки, в парадных туфлях и белой отутюженной рубашке. Накануне он выехал из очередного отеля, хотя, как известно, имеет жильё в окрестностях города. Дочь молочника заметила, что на голову ему то и дело приземлялись листья, уже покрытые осенней бронзой. Наблюдатели особенно отметили рассеянную походку Н., будто ещё более нервозную, чем обычно. Вскоре, пересказывают они, словно куда-то вглядываясь, и что-то или кого-то там завидев, Н. неожиданно, галопом направился в глубину парка, выкрикивая всякий вздор. И чем сильнее уплотнялся ком в горле и лёгких, чем хуже ему становилось, тем ниже опускались ноты увядающего голоса. «Я прощу тебя!» — вроде как кричал он. Кому-то показалось, что это было «я прошу тебя», или даже «брошу». «Больше не вынесу» — задыхался мужчина, краснея (по другим версиям: «боль не вынесу», «боль несу», «наказание понесу»). Несколько людей бросились на помощь, но он был безутешен. Упомянутая ранее девочка слышала, как хватаясь за грудь, Н. растеряно что-то бормотал. Он сообщил, что некий преследователь снова скрылся, желая побыстрее закончить круг, и нагнать его со спины. Покойный просил передать М-ову, что теперь тот останется совсем один, ведь бедолага чувствует, как болезненно сжалось у него сердце, и что такой приступ ему не пережить.

Толпа, предпочитающая фермерский творог фабричному, изумлённо ахнула. Ребёнка оттащили в сторону. Люди проворно расступились, подобрав животы, чтобы ничего не мешало мёртвому телу совершить свой последний свободный полёт.

Никого по имени М-ов город не знал.