Этот поезд неоднократно ломался
Этот поезд неоднократно ломался по ходу дороги. С глухим звуком отрывались от него необходимые детали и летели прочь в небытие, скрипели сидушки, подрагивали колёса, от чего вагоны тряслись, а чай ручьями выплёскивался на столики. Поезд нам изрядно надоел. Как и предложенная компания — друг другу (здесь были только мы и призраки проводников).
В хорошем настроении мой попутчик восторженно описывал всё, что видел из прикрытых занавесками окошек: подсолнуховое поле, тишь, солнце, яркое как абрикос, полянку, растелившуюся на холмах словно скатерть, овец с задорными колокольчиками, первую проступающую на дымчатом небе звезду. Звёзды он любил необычайно, и под вечер всегда преображался, под тусклый свет боковой лампочки вспоминая, выдумывая ту или иную произошедшую с ним историю. В настроении похуже он беспрестанно подмечал, что рельсы снова свернули не туда. Видимо, представления о пункте назначения у нас не совпадали, как не совпала и сама цель приключения. Мне редко хотелось выглядывать во внешние окошки, а когда я всё-таки туда смотрела, не видела абсолютно ничего, будто мы всё время несёмся через горный тоннель. Так что предпочтение отдавалось внутреннему убранству вагонов: длинным мрачным коридорам с постеленной снизу узкой ковровой дорожкой, шершавым подлокотникам там, где вместо лежачих мест были установлены широкие, изношенные уже кресла, огонькам, которые в тряске рисовали в воздухе дивные мерцающие узоры, а при ближнем рассмотрении оказывались обычными люминесцентными бра. С упоением слушала я повествования друга, то и дело разгадывая ребусы, которые он сочинял ради общего развлечения, или брал готовые из давно устаревших газет. А когда мы ссорились, выясняя, куда же в итоге должны добраться, или решая, сколько раз в день нужно проветривать купе — проводила одинокие часы в шумном и грязном тамбуре, бегством спасаясь от того, с кем чувствовала такой покой ещё пару мгновений назад. Убежать в замкнутом, хотя и постоянно передвигающемся пространстве поистине трудно. Наконец, мы доходили до того, что кому-то хотелось нажать стоп-кран. Не имея других собеседников, не имея возможности пожаловаться даже проводнику (ведь то был лишь призрак проводника, бесплотный, безэмоциональный), порой я находила в себе мысли, что нужно выбраться через окно в туалете, и спрыгнуть на полном ходу, не ведая куда, лишь бы выбраться из невыносимых перепалок, которые, по мере нашего перемещения по плацкартам, купе, люкс номерам, становились только насыщеннее. Мало что в мире столь же интимно, как когда вы спите на соседних кроватях, разделённых только маленьким столиком, спите как в колыбельке, мерно качающейся от движений поезда, и вдруг ты вынужден подскочить от того, что кое-кто забросил руку на твоё расслабленное лицо. Пожалуй, многое разделили мы внутри этой железной машины. Те же стены, потолок, пол, приглушённо серые цвета интерьера с бледными занавесками, гудки — протяжные и пронзительные, стук колёс, постоянно напоминающий про некую общую миссию; я почти уверена, что и сны мы видели одинаковые (тоже связанные с поездом).
Что-то в нас могло поломаться по ходу дороги. Или наоборот собраться?
Сейчас известно только одно. Состав без предупреждения остановился, равнодушно пыхнул, и все двери, как сговорившись, отворились, а лесенки, ведущие к платформе, бравурно выпрямились во весь рост. Где мы оказались? Это плановая остановка, которые случались и ранее, или конец пути? Почему тут? Я забыла даже то, есть ли у меня чемоданы, и под какой они сидушкой, или я путешествую налегке. Должны ли мы с напарником друг другу, либо остались в расчёте? Мой друг мельком бросил на меня взгляд, накинул клетчатую рубашку, оставив свои ребусы и недопитую бутылку воды, и с облегчением глотнул свежего воздуха. Выбравшись из металлического жилища, покачиваясь (ведь к статической почве ещё попробуй, привыкни, а моя компания совсем ему опостылела и вскружила голову), он молча пошёл в свой настоящий дом. «Уковыливай на хрен!» — раздалось от меня вдогонку.
Теперь я тоже пытаюсь сориентироваться. Готовая выскочить в любой миг, подвергнув жизнь угрозе, сейчас, когда она снова стала размеренной (просыпаться и засыпать в одном городе, а не в непроглядном тоннеле — дорогого стоит), я не понимаю, что делать дальше. Осесть тут? В какой стороне дом? Чем бы я не занималась, на всякий случай, далеко от поезда не отхожу. Вдруг он вот-вот тронется, и мы запрыгнем в последний вагон, и двинемся дальше, так и не поняв зачем и куда, но готовые снова проделать это вместе, обмениваясь пространством и сказками на ночь. Конечный пункт, выбранное место высадки, оказалось вовсе не таким, каким его представлял хоть кто-то из нас. Но многократно возвращаться сюда, вновь дотошно осматривать огроменный пустой состав — дело затратное. Опустошающее.
А может, это и вовсе глупая трата времени. Мой попутчик ушёл. И с течением недель, месяцев сломанный локомотив полностью укутается одеялом ночи, и не видно будет ни его сверкающего глаза на лбу, ни входа в некогда полюбившийся нам вагон. Он постепенно растворится в темноте, напоминая о себе лишь тем, что что-то навсегда осталось забытым, недоделанным, так и не сказанным внутри. Тогда я не хочу исчезнуть вместе с ним.